Покупка жгла карман. Эммануил Сидорович пришел домой, примерил клетчатую рубашку, заправил ее, натянув повыше брюки, чтоб было не видно двух отсутствующих пуговиц, походил по комнате, решительно переменил носки, достал из шкафа початую бутылку крепленого и направился в соседний подъезд. Альбертруда Ивановна была чудо как хороша. Она приветливо улыбнулась и без лишних разговоров пропустила красного от смущения Эммануила Сидоровича в квартиру. Он тщательно вытер ноги, молча отдал бутылку и прошел в прихожую, в предвкушении нервно теребя в кармане заветную пачку.

Но радость была преждевременной. На маленькой кухоньке Альбертруды Ивановны сидели два типа, пили портвейн и громко спорили о политике, покойниках и смысле жизни. Альбертруда Ивановна с интересом наблюдала и даже иногда вставляла свое слово. Эммануил Сидорович сел на предложенный табурет и залпом выпил теплую крепленую жижу. Настроение заметно улучшилось, и разговор показался увлекательным. Обсудили мировую политику, дошли до поссовета – долго спорили, стоит ли его вагонкой обшить или так оставить. Эммануила Сидоровича, однако, волновало одно – кто из них троих останется на ночь у несравненной хозяйки. Рука периодически проверяла карман.

- Ну, пора и честь знать, - сказал рыжий суетливый тип, допивая. Тощий косоглазый детина, чье имя Эммануил так и не понял, притворно зевнул и начал неторопливо собираться. Эммануил Сидорович сделал вид, что к нему это не относится, и начал смотреть в окно, потягивая остатки вина. Альбертруда тоже притворно зевнула, напомнив, что ей завтра рано на работу, и игриво посмотрела на рыжего и на Эммануила. Значит, соперник один.

Тощий обувался в прихожей, оставшиеся мужчины вышли его проводить до лифта. Курили на лестнице молча. Рыжий с неприязнью посмотрел на Эммануила: «Ну все, тебе пора!» Эммануил криво усмехнулся и с вызовом сказал: «Ха, а, может, это тебе пора?». Рыжий как-то обмяк и начал говорить про то, что уже второй месяц присматривается к Альбертруде, что у него серьезные намерения и что Эммануилу лучше уйти и не портить людям вечер. Эммануил весь внутренне возмутился, сжал в кулаке презервативы, но почему-то вместо угроз и проклятий он произнес: «Что дашь, если уйду?» «Хочешь часы?» - тут же отозвался рыжий. «Неа», - Эммануил казался непреклонным . «Ну тогда…тогда…ТОПОР! Новый! Я себе купил и брату такой же» - лоб рыжего покрылся испариной. Эммануил промолчал, зловеще посмотрел и хрипло сказал: «Оба давай! И второй тоже!»

Через пять минут из подъезда вышел человек с двумя топорами, скользя по замерзшим лужам и слегка качаясь от ветра и портвейна. Эммануил Сидорович никак не мог понять, продешевил он или наоборот. В нем боролись противоречивые чувства – с одной стороны, радость от приобретения, а с другой – досада оттого, что пришлось уйти. И обижаться-то не на кого, а радости почему-то немного.

Выехавшая из-за поворота машина ослепила Эммануила фарами и окатила его грязью вперемешку со льдом. Он в недоумении остановился. Из машины вышел его бывший одноклассник, Лешка Артемьев, разговаривая по телефону и не обращая внимания на Эммануила. Вид удаляющейся равнодушной Лешкиной спины вызвал в сердце горькие воспоминания о том, как он бил его по заднице железной линейкой, как наливал клея на стул, а теперь, вон, большим человеком стал. И так больно и горестно стало Эммануилу, что, сам не понимая как, он со всему размаху засадил топор в капот Лешкиной машины. Оглянулся – никого. «Гулять так гулять» - подумал Эммануил Сидорович, вытер вспотевшую лысину, улыбнулся щербатым ртом и засадил второй топор в багажник. «Вот теперь хорошо» - Эммануил помочился Лешке на колесо, выбросил презервативы и спокойно, не жалея ни о чем, отправился спать. Зов весны был услышан.